Зима. Совсем скоро должны были настать праздники. А точнее один из самых семейных праздников – Рождество. Они бы его отмечали вместе. Он бы снова слышал её смех, который мог бы сравниться со звоном колокольчиков. Но он его не услышит… Больше никогда он не сможет услышать её искренний смех... Увидеть её глаза… Как же всё-таки больно осознавать всего два слова: «больше никогда». «Больше никогда» - два слова в которых слились все его ожидания от драгоценной невесты. Всё, что у него от неё осталось это фотографии, воспоминания и имя, а так же дата её смерти. Кто виноват? Руквуд это никак не мог определить, хотя всю вину он сваливал на магглов. Это же произошло в их мире. Ну, а кто ещё мог бы быть виноват во всём?
Он сидел на первом этаже и держал в левой руке портрет с её фотографией, на которой она улыбается. Правый край фотографии был украшен чёрной ленточкой. Хотя почему украшен? Нет, он не был украшен. Эта лента была напоминанием. Эта чёрная лента напоминала о том, что она умерла. Она напоминала ему о том, что больше никогда не случится…
В правой руке Августус сжимал горлышко бутылки огневиски, которая была уже наполовину пустой. Раньше можно бы было начать спор почему бутылка была наполовину пустой, а не наполовину полной. Сейчас же оставался лишь один вариант. Бутылка была наполовину пустой. Он сделал глоток. Большой. Люди, которые боятся опьянеть, обычно закусывают. Он не имел желания оставаться в трезвом уме и памяти. Пусть огневиски и обжигало горло.
Сорок дней с того момента, как она ушла в никуда. Он не стал делать поминки. Зачем? Да и кто на них придёт? Он хотел остаться один на один со своим горем, злостью и любовью к ней. Любовью, которую он уже не успеет растратить до конца. Глоток и лишь два вопроса в мыслях:
«Почему? За что?» - Он не смел их озвучить. Знал, что никто не ответит... Когда она исчезла, его раньше цветной мир стал чёрно-белым. Когда её не стало дом опустел. Что-то внутри него самого сломалось и разбилось в пух и прах. Оставалась только злость на тех, кто был виноват. А кто виноват?

Он не слышал, как кто-то вошёл. Весь его мир находился на этой колдографии, где была она. Убиваться было уже просто глупо, но мысль не покидала его о том, что тот, кто виновен в её смерти, должен был получить по заслугам. Не важно кто это мог быть. Даже если это был весь мир. Он ненавидел всех и каждого за то, что её больше не было. Она была его всем, но теперь её нет. Однако чужое присутствие он почувствовал. Слёз не было. Мужчины не плачут. У мужчин есть гордость. А если они и плачут то так, чтобы никто этого не увидел и не узнал их слабости. Он был разбит, убит. По-своему был убит.
Поднести к губам горлышко бутылки и опять глотнуть из неё порцию спасения. Кто пьёт? Наверное, пьёт тот, кто слаб. Сейчас он был так слаб, что хотел даже напиться так, чтобы ничего не помнить, не знать, не существовать какое-то время. Взгляд на того, кто находился с ним в одном помещении. Её сестра. Он и не ожидал её увидеть здесь. Не ожидал увидеть её здесь сейчас в части его мира.
- Будешь? – Вопрос, который будет коротким и ясным, намекая на бутылку с алкоголем. Поставить колдографию на стол и посмотреть на Маргарет. Зачем же она пришла сейчас? Не ужели посочувствовать его потере? Августус Руквуд просто смотрел на даму, которая явилась в их дом. Всё-таки здесь по-прежнему было пусто, ведь Виктории больше не было в живых. А дама, которая явилась, не делала этот дом наполненным. Она могла быть в этом доме чужой. Руквуд не привык её видеть.
- Зачем пришла? – Спокойный тон голоса. На эмоции не хватало сил. Тихий усталый разбитый голос. Как же он уже успел устать.

«Ну, куда уж мне до неё?» - Августус усмехнулся от этой мысли, когда она повела себя в свойственной ей манере. Такие женщины, как сестра его жены, определённо были не во вкусе Руквуда. Когда его розовые очки разлетелись по полам из-за маленькой трещины, он фактически попал во весь этот реальный мир и смог его увидеть таким. Этот мир был сложным, серым и не привлекающим, ведь её больше не было. Сделать глоток из бутылки, слушая по началу спокойный голос и даже несколько безразличный. Он успел опустить горлышко бутылки, когда услышал её крик-обвинение. С силой сжать горлышко бутылки, которое хрустнуло и почувствовать, всё-таки почувствовать, боль, когда стеклянные острия разбившегося горлышка в его руке смогли оцарапать руку. Незамедлительное падение бутылки на пол, но не разбившуюся окончательно, а лишь упавшую на бок. Сломанную. Алкоголь стал вытекать из бутылки, а он всё ещё сжимал осколки стекла. Стараясь даже не думать о боли и о том гневе, что коснулся его души. Приступ неоправданной злости, который выплеснулся наружу. Что главное сыграло здесь роль? Алкоголь? Боль? Всё сразу.
- Да как ты смеешь?! Это из-за тебя она умерла! Из-за тебя! Это ты виновата в ЕЁ смерти! УЙДИ! – Возглас бешенства, нескрываемой злости. Бешенство во взгляде. Он ненавидел её сейчас за эти слова. Кем бы она там себя не считала, но сейчас он был даже убить её. Раскрыть ладонь и оставшиеся окровавленные осколки со стуком посыпались на пол. Таким разве должен быть этот день?
Он хотел её выгнать. Он не хотел, чтобы его кто-то упрекал. Если бы он мог, то защитил бы свою единственную любовь всеми силами. Но его не было с ней… Он не смог её защитить. Да, конечно, он был в этом виноват. И всё-таки злость на себя прибавилась к злости на эту особу, кем бы там она ему или его жене ни была. Она не смела его обвинять. Она была в его доме, и он мог её выставить. Он же был здесь хозяином.

Голос Маргарет. Да, он был слишком возмущен её появлению в этом доме и её обвинениям, которыми она его начала осыпать. Пока ещё чувствовалась тень его жены, хоть уже и начинающая исчезать, её сестрица посмела его обвинить в его доме! Пощечина, которую ему отвесила Паркинсон, заставляла ещё больше злится на Маргарет. В состоянии такой злости и ненависти любой человек способен на убийство, даже кого-то близкого, кого-то кто может быть и не заслуживает смерть. Наверное, именно в таком состоянии некоторые люди могут убить даже собственного любимого человека не задумавшись даже на мгновение. Они погружаются в транс, где-то внутри них. Эмоции захватывают полностью и заставляют потерять связь с реальностью.
Пусть эта называла его "ничтожеством", но он прекрасно понимал, что ничтожеством он не был. Пока она смотрела на него и говорила все эти жестокие слова по своей сути, Руквуд смог достать из своего пьяного состояния хоть какую-то логическую мысль. Поднять окровавленную ладонь и сжать запястье руки Маргарет, которая была близко к его лицу и впивалась ногтями в подбородок.
- А теперь ты слушай! Ты, которая всё время считала себя выше других. Это твоя заносчивая закономерность привела её к этому состоянию. Если бы ты хотела её спасти от такого ничтожества, как я, то сделала бы это любыми путями. А ты НИЧЕГО для этого не сделала. Ничего из того, что могла бы сделать. И это ты утверждаешь о том, что любишь свою сестру?! Та, что не смогла её защитить от такого ничтожества, как я? - усмехнуться. Руквуд прекрасно представлял как звучит сейчас его голос. Налитый ненавистью и злобой голос Августуса звучал тихо, хотя с еле скрывающейся накатывающей волной жестокостью, - Так что ты та дрянь, которая не смогла защитить её от такого ничтожества, как я! Конечно, ты будешь меня обвинять и говорить всё что угодно, но виновата то ты! И я бы тебя сейчас убил, лишь за то, что ты её убила! Слышишь?! Это сделала ты!