Люциус Малфой в крайне мрачном настроении сидел за столом в Большом Зале и заканчивал свой обед. Во время трапезы он почти ни с кем не разговаривал. Только дал пару-тройку угрюмых ответов на обычные, бестолковые вопросы его приятелей.
В душе у Люциуса находился словно какой-то тяжелый камень, который давил изнутри, вызывая сильную боль. Это было непосредственно связано с его утренней ссорой с Нарциссой Блэк. Они страшно поругались и восстановить их прежние отношения будет очень трудно. Почти нереально. Это очень угнетало Малфоя. Он ведь не хотел ее обидеть. Не хотел говорить ей гадости, а уж тем более хватать за горло. Ему было стыдно за тот свой порыв и за то, что они поссорились. И теперь он сидел за столом, погруженный в свои мысли, с очень мрачным выражением лица. Люциус встал из-за стола и отодвинул свою тарелку, на которой еще остались лежать: картошка, две куриные ножки и лук. На столе стоял стакан недопитого тыквенного сока. Но у Малфоя не было ни аппетита ни жажды. К нему подошел Розье.
- Эй, Люц, пойдем-ка с нами прогуляешься? - обратился он к слизеринцу.
- У меня нет настроения, - угрюмо буркнул юноша в ответ и, развернувшись спиной, направился к выходу из Большого Зала.
Розье и остальные проводили его недоуменным взглядом и тут же начали перешептываться, почему мол Люциус такой мрачный сегодня. Конечно, пойдут сплетни и слухи. Скоро по всей школе станет известно о грандиозном скандале между прекрасной Нарциссой Блэк и, уважаемом всеми, аристократом и старостой школы Люциусом Малфоем. Но юноше не было дела до сплетен и толков. Его терзали сейчас чувства и мысли гораздо хуже, нежели бояться стать центральной фигурой в одной из самых крупных Хогварстких сплетен.
«- Наверняка, Алекто или Скитер напечатают об этом несколько своих паршивых статеек», - подумал слизеринец.
Люциус вышел из Большого Зала и направился к лестнице, которая вела вниз, в подземелья Слизерина. Но на середине пути он остановился. Может быть, лучше просто прогуляться по Хогварсту и подумать о своем? Да, в такие минуты, во время редких душевных переживаний, которые не часто имели место в холодном сердце жестокого аристократа, Малфою особенно хотелось побыть одному и идти, куда глаза глядят. В этом было некое проявление его, порой, меланхоличной натуры. А на улицу ему сейчас выходить не хотелось. Солнце, много народу, много улыбок, много радости и счастья. А этого Малфою сейчас меньше всего хотелось видеть, поскольку он свое счастье, похоже, потерял. Поэтому он развернулся и направился вперед по замку. Минуя различные кабинеты и, проходя недалеко от входа в Большой Зал. Он подошел к развилке, где впереди лестницы меняли свое направление, а слева и справа находились коридоры, ведущие в классы, комнаты преподавателей общие гостиные и тому подобное. Но там вполне мог кто-то быть. А встречать кого-то сейчас юноше не хотелось. Поэтому Люциус почти бессознательно сделал шаг на лестницу, которая переместила его в противоположенное крыло, и направился вперед, погруженный в свои мрачные думы...

Движущаяся лестница переместила Слизеринца в противоположное крыло на неизвестно какой этаж. Малфой не знал где он и куда идет. Он просто шел вперед, нигде не останавливаясь, никуда не оглядываясь. Это были минуты его душевных переживаний. Камень, который лежал у него внутри с самого утра, сейчас давил ему на сердце, заставляя ощущать какую-то непонятную тяжесть и боль. Не проходило не минуты, чтобы он не думал о Цисси и их сегодняшней ссоре, которая поставила крест на их отношениях.
«- Ну зачем, зачем ты это сделал?» - ругал себя юноша.
Виновником их ссоры Люциус считал себя. И прежде всего он винил свою несдержанность, свою необузданную ревность, свое самолюбие. Как он мог прикоснуться к ней? Как он мог нарушить все аристократические законы, которым его учили и которые он всегда так успешно соблюдал? Как он мог растоптать свою репутацию галантного кавалера, который всегда был вежлив в дамами, причинив девушке физическую боль? Но она поплатилась с ним за это сполна. Ведь теперь его гложет моральная, душевная боль.
«Ах, Нарцисса Блэк!», - думал юноша, «- Зачем ты заставляешь меня страдать?»
В это время Малфой был уже перед вторым перекрестком на этом этаже и проходил рядом с платформой, где движущиеся лестницы уносили учеников в противоположные крылья замка. Он, почти не глядя, продолжал идти вперед. Как вдруг - не понятно, то ли случайно, то ли волей проведения подняв глаза - он увидел перед собой ту, о которой томился и думал, не переставая, с самого утра.
И тут она поскользнулась. Неожиданно, бессознательно, стремительно среагировав и не думая не о чем, словно молния слизеринец бросился к ней и подхватил на руки, не дав девушке удариться о холодный каменный пол.
Он, будто позабыв о недавней ссоре, посмотрел на нее слегка встревоженно.
- Все в порядке? - спросил он, - Я надеюсь ты не ушиблась?
Тут Малфой тряхнул головой и словно пришел в себя, моментально вспомнив о том, как сжал Цисси горло в Большом Зале.
«- Как знать?» - подумал Люциус, и в душе у него затеплилась надежда, «- Может, это подходящий случай извиниться? Хотя...как она может простить меня после этого? Но ведь она тоже была неправа и резка! Она должна это понимать! Но...что если не поймет? Не простит?..»
Сердце у юноши упало, когда он вспомнил об уязвленной гордости Нарциссы. И уже приготовился услышать, как она пошлет его ко всем чертям. Но где-то в глубине души у него еще теплилась надежда, что все, может быть, еще обойдется. И они...да нет, она! Что она простит его...

На несколько секунд, когда юноша увидел, и не просто увидел, а подхватил на руки ту, о которой думал все это время, девушку, которая не шла у него из головы, которая терзала и переворачивала его сущность изнутри, когда он приподнял ее на руках и посмотрел на нее...он онемел. Он не знал, что говорить, что делать. Он лишь почувствовал как ускорилось биение его сердца. Люциус смотрел на девушку почти бессознательным взглядом, который, не произвольно, был полон необъяснимой нежности. Он все еще продолжал надеется, он ждал, что она, возможно, еще простит его. В конце концов, он должен сделать попытку. Извиниться. Она отстранилась. Это несколько подорвало, и так хрупкую надежду Малфоя на примирение с Нарциссой, но все же она еще не угасла окончательно. Еще мгновение и он уже готов был броситься к ее ногам, целовать их, просить, умолять простить его. Он готов был вырвать сердце из груди и отдать ей, только бы она выслушала его, только бы не гнала прочь, только бы простила. У него не хватало смелости посмотреть ей в глаза. Он боялся. Боялся, что она не пожелает даже слушать его жалкий ропот извинений. Хотя он готов был на коленях просить об этом. И хотя холодный аристократ, как Люциус Малфой, всегда жестокий, никогда никого не прощающий, никогда ни перед кем не унижавшийся, он готов был, стоя на коленях, лизать Нарциссе туфли и умолять ее о прощении. Это было сумасшествием. Но Малфой действительно словно сходил с ума. Она вскружила ему голову. Сам слизеринец не понимал, что происходит с ним. Одному Господу Богу было ведомо, что творится сейчас в его душе. И все же он сделает попытку помириться с ней. Чего бы ему это не стоило. Другого шанса может не быть.
- Послушай... - осторожно сказал Люциус, тут же почувствовав, как бешено начало биться его сердца, - То, что было сегодня утром...в Зале...я не...не собирался делать этого, я не хотел...
Юноша старался как можно более тщательно подбирать нужные слова.
- Это получилось неосознанно. Я не знаю, что со мной случилось. Меня будто перемкнуло. Ты же знаешь. Я никогда не позволил бы себе грубо разговаривать с девушкой...а тем более с тобой. А уж прикоснуться и причинить боль... Я не хотел... Правда.
Он вздохнул. В этом вздохе слышалось глубокое раскаяние и осознание своей виновности.
- Наверное, все правы. Я действительно злой и жестокий. Урод и хам, - тут он набрался смелости и посмотрел ей в глаза, - Я лишь прошу тебя об одном. Пусть ты сейчас пошлешь меня подальше, назвав "ублюдком", "тупицей" или "дрянью"...я не обижусь и не стану сердиться. Я лишь прошу...не таи на меня злобу и обиду. Поверь, что в самой сокровенной глубине моей, пусть черствой, пусть холодной и подлой, но все же души...поверь, что в ней никогда не было и следа ненависти и желания причинить тебе боль.
Слизеринец говорил тихо, но в его голосе было столько нежности и раскаяния, что даже самый суровый человек невольно бы прослезился и почувствовал жалость к этому юноше. И только самый бездушный не смягчился бы после его слов. У Люциуса едва хватило сил на этот монолог, и он пока не решался сказать главных слов, по прежнему боясь, что девушка сочтет его неискреннем, легкомысленным. Он должен был излить ей душу. И этими словами он почти сумел это сделать. Да, он еще верил. В нем еще жила надежда на то, что Нарцисса внемлет его словам и не пошлет его, не будет резка или жестока. Выслушает его. И тогда он скажет это. И все будет хорошо.

Глаза Люциуса снова загорелись надеждой, когда он увидел, что лицо девушки стало заметно мягче и глаза смотрели уже как-то по-другому. С некоторым сочувствием и добротой. Такими же чувствами, какими сейчас искрились глаза Люциуса Малфоя. Правда она молчит. Но, что, если она дает ему возможность выговориться? Объясниться? Продолжить. Возможно, она ждет именно этих слов, которые так боялся сказать юноша. И все же, она слушает его. Она хочет услышать нужные слова. И тогда...она простит его. Да! В этом Люциус уже не сомневался. Мягкое, и в то же время ожидающее, выражение лица Нарциссы говорило об этом. Малфой чуть приблизился к ней.
- Возможно, - снова начал он, - я кажусь тебе подлым, зверским, а может быть, и нелепым. Возможно, я стал тебе неприятен. Но я прошу тебя: не питай ко мне ненависти.
Он начал дышать глубже, словно набираясь сил для того, чтобы произнести то, что он должен произнести. Эти слова должны быть сказаны. Иначе все будет напрасно. И он скажет их.
- Все это время...с самого утра...не проходило и минуты, чтобы я не думал о тебе. И не корил себя за то, что сделал. Конечно, я был не прав, обвинив тебя в распутности. И уж, конечно, я поступил ужасно и грубо, когда прикоснулся к тебе. Если б ты только представила себе, как я ругал себя, какие мысли об истязании самого себя проступали в моей голове. Если б ты знала как я мучился из-за осознания того, что теперь ты будешь меня ненавидеть, презирать. И я все готов был сделать, лишь бы только этого не было и забылось, как страшный сон, - он снова вздохнул, - И пусть ты не внемлешь моим словам, пусть рассмеешься мне в лицо...все же...
Он упал перед ней на колени и, посмотрев ей в глаза с невыразимой нежностью и преданностью, на которую только был способен, сказал тихим, мягким, полным искреннего раскаяния голосом:
- Прости меня, Нарцисса.
Наступила тишина. Малфой замер в ожидании последующих слов девушки. Пусть даже самых жестоких. Перо бессильно описать то, что чувствовали сейчас Цисси и Люциус. Последний ощущал лишь бешеный стук его холодного, жестокого, но все же растопленного и пылающего любовью к этой прекрасной слизеринке, сердца.