Она ощутила действие противоядия, которое, попав в кровь, прокатилось по венам волной обжигающего холода, ощутимо выжигая, истребляя яд, замораживая внутренности. Тело на мгновение онемело, превратившись в ледяную статую, напрягшись, окаменев, а потом, точно произошел какой-то внутренний толчок, конечности закололо миллионами невидимых иголочек, вызывая странное болезненное волнение внутри.
Только сейчас Нарцисса заметила, что Северус сидит рядом, обнимая ее. Его большая ладонь ощутимо скользит по спине. От него пахло странно приятно, наверное, каким-то из зелий, которым он уделял столько времени. Прохладный запах с горькими нотками, похожими на полынь, но, кажется, что-то иное, более густое и смолянистное.
Девушка сделала глубокий вдох, с наслаждением чувствуя, как расправляются легкие, как их заполняет воздух, который не нужно проталкивать, прикладывая силы, которые тают на глазах, ослабляя организм, лишая ее чего-то главного, пожалуй, самого главного, что у нее есть – жизни.
Она пошевелилась, чуть поморщившись, от ставшего более ощутимым, покалывания. Северус проговорил что-то успокаивающее, но, сосредоточившаяся на своих, таких привычных, таких естественных, но таких важных сейчас, ощущениях, Нарцисса не услышала слов.
Наверное, она должна злиться на него, угрожать, желать отомстить за это представление, с ее участием в главной роли. Или же подскочить, выхватить палочку и сделать с ним что-нибудь «забавное» из той же серии. Но Нарцисса не чувствовала ничего такого, что могло бы повлечь за собой скандал, громкие заявления и гордый уход, сопровождаемый дверным хлопком. Она чувствовала лишь усталость и странное, болезненное, будоражащее возбуждение, которое током проходилось по нервным окончаниям. Сердце гнало кровь, смешивая ее с антидотом, вытесняющим яд, все быстрее и быстрее. Во рту все еще чувствовался привкус противоядия.
Северус встретил ее взгляд и отстранился, произнеся то, чего она от него не ожидала. Честно говоря, Нарцисса настолько сосредоточилась на своих реакциях, действиях организма и ощущениях, что совершенно не думала сейчас о том, как это все повлияет на их последующие отношения.
Девушка пошевелилась, подрагивая от сочетания огненного жара и ледяного холода внутри, которое вызывало это странное чувство, это странное возбуждение, волнение, трепет, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке, желать чего-то. Голубые глаза потемнели.
Нарцисса медленно подалась вперед, вглядываясь в лицо Северуса, обводя взглядом резкие и грубые черты. Осторожно подняла руку, не задумываясь о том, что она делает, и, скользнув ладонью по его щеке в волосы, прижалась губами к его губам, впиваясь, требовательно и жарко, накрывая их своими губами, тяжело и часто дыша.

Такое назойливое покалывание в теле, дразнило все рецепторы, заставляя девушку трепетать, чаще дышать и чуть прогибаться под руками, легшими на талию. Губы жгло от поцелуев, на которые она не получала отклика, но это лишь сильнее заставляло кровь бурлить, а жар – растекаться по телу. Огненные нити, точно разряды электричества, пронзали каждую клеточку. В голове до сих пор было полно тумана, вязкого и липкого, сквозь который с трудом пробирались мысли. Она не думала о том, чем может закончиться этот поцелуй. Лишь о том, что ей нужно именно это. Как болезненное утешение души, только что стоявшей на пороге, уже готовой обрубить нити, связывающие ее с земным телом и устремиться куда-то вверх, туда, куда так невыносимо тянуло. Туда, откуда исходил теплый, солнечный свет, обещавший освобождение, радость и вечное счастье. Души, которая уже было приняла решение уйти, покинуть земную оболочку и лететь, устремившись в загадочные дали загробной жизни. Но ей не дали. Не так легко. Не так просто. Ее вернули назад, заставляя заново устраиваться в теле девушки. И эта огромная волна сожаления о том, чего не случилось, и огромная волна радости, от того, что это не случилось, вступили в борьбу, требуя лишь одного, перекрывая все прочие мысли и чувства. Но утешение каждый ищет по-своему. И для каждого – это свое. Поэтому Нарцисса могла найти это, только пройдя до конца по, внезапно открывшемуся, тоннелю жара, требовательного и так неожиданно направленного на оказавшегося рядом Снейпа.
Его руки скользнули по спине на плечи, сжимая и отстраняя. Точно он пытался выдавить из нее все то, что сейчас сжигало девушку изнутри, опаляя внутренности, заставляя зрачки расширяться вопреки освещению, превращая голубые глаза в темные провалы, в которых отражалось желание, требование и нетерпение. Стоило бы задуматься о том, что Северус может сделать с этим ее желанием. Как потом это может обернуться для нее. Но думать сейчас казалось таким неуместным, таким неправильным. Мысли просто не умещались в черепной коробке, которую застилал туман, облеплявший и затормаживающий.
Его хриплый голос на мгновение развеял туман. Нарцисса замерла, широко распахнув глаза и воззрившись на Снейпа. Но этого было недостаточно. Она лишь резко взмахнула руками, отгоняя его руки, точно отмахиваясь от назойливых насекомых. И снова движение вперед, когда пальцы путаются в черных, топорщащихся в  разные стороны, волосах, а губы, лихорадочно горя, ищут ответную реакцию на его губах.

Девушка чувствовала это, - биение его сердца, напряжение, возбуждение, которое темными огненными волнами, исходя от нее, обвивало Северуса, захватывая его в плен. Его руки, сомкнувшиеся на ее талии, причиняли боль, но она не обращала на это внимания, сейчас ей нужно было другое. Нужно было заставить его поддаться.
Снейп был крепким орешком, его силы воли хватило на то, чтобы сопротивляться. Или же дело было в другом? Быть может, это была не сила воли, а любовь к огненной девушке с красного факультета? Любовь к той, которая была светом для заблудшей души, тонувшей на факультете призванных сохранить традиции, презирать магглорожденных, ограждать ту истину, которая передавалась им с молоком матери, внушалась, вбивалась с малых лет, и эта цель оправдывала все: жестокость, интриги, презрение, предательство, лицемерие. И они манили, сулили, могли превознести, точно также как низвергнуть. И между этими двумя мирами потерялся он, раздираемый на части.
Но что бы там ни было, этого оказалось недостаточно. Он сдался. Его губы шевельнулись в ответ, его ладонь заскользила по ее спине. Снейп пытался заставить ее сбавить обороты, пытался призвать смягчить поцелуи. Но растревоженное воздействием яда тело не подчинялась этим намекам, не желало уступать. И Нарцисса жалила его раз за разом, впиваясь в сухие, холодные губы, вонзая в них маленькие зубки с жадностью, с требовательностью, опаляя жарким дыханием, вырывающимся толчками. И это приносило удовольствие. Сладкое, темное и томительно опасное, сравнимое с наслаждением хищника, вонзившего зубы в плоть своей только что пойманной добычи.
Она не знала, о чем думает Снейп, да и не хотела думать об этом. Сейчас ей не было дело до его мыслей, чувств и того, что будет после.  Нарциссе было все равно, что это назначит для ее добычи, чего стоит и чем придется платить. Она наслаждалась ослепляющей темной бурей, кружащейся внутри, побуждающей жалить и жалить, побуждающей подчинять, раздирать и требовать отмщения. Будь на месте слизеринского зельевара кто-то другой, - это не изменило бы положения. Важно было не кто, а как. И эта темнота, в которую разом погрузилась душа Нарциссы, готовая, пару минут назад, покинуть тело и этот бренный мир, требовала жестокости, требовала хаоса и разрушений. И ничто не могло остановить ее, потому что не было там ничего более. И ничто не пыталось посягнуть, побороть, истребить.
Снейп резко отстранился, отходя к стеллажам, а Нарцисса рассмеялась, резко, хрипло и страшно. Точно в ее голове что-то сместилось, и она уже была не собой. Точно помешательство, сулившее отдельную палату в Св. Мунго. Но это и было помешательство. Никогда ранее в ней было этого. Эта темная, тягучая, сладкая сила, побуждающая подчинять и причинять боль, не взывала к ней, не покоряла ее, затмевая, перекрывая доступ к чему-то иному, тому, что наполняло слизеринку в обычной жизни.
Смех оборвался также резко, как и начался. Нарцисса плотоядно облизнула губы, поднимаясь и глядя на Снейпа с игривым прищуром, опасно блестевших глаз, цвет которых все еще был темнее и насыщеннее привычной ледяной голубизны.
- Трус, - весело проговорила девушка, одной рукой приподнимая волосы и тут же отпуская, позволив им скользнуть по плечам золотистой волной. Она улыбалась холодной, жестокой и неживой улыбкой, обводя силуэт юноши. А потом развернулась и грациозно прошла к двери:
- Приятной ночи, Севееерус, - со странным торжеством протянула она прежде, чем выйти за дверь.   
Она не помнила, как добиралась до комнаты, как проходила в ванную комнату, скидывая по пути одежду и вставая под тугие струи. Лишь непонятное ликование в душе, заставлявшее кривить губы в искусственной, жестокой улыбке, и вдруг возникшее омерзение, которое скользким комком подступило к горлу. Нарцисса не понимала, откуда оно взялось, но с остервенением терла бледную кожу жестким ворсом мочалки до покраснения. Ее то и дело передергивало. Но это не умаляло ликования, бурлившего в душе.
Все было так странно. Но еще более странным оказалось то, что на утро девушка не могла вспомнить ничего, после того момента, как сделала глоток из чашки с чаем, протянутой ей Северусом. И у чая было такое красивое название, - Ройбуш.