– Не забудь, Марк, я все спрошу у тебя завтра. – Ремус кивнул худенькому мальчишке и вышел из грубого подобия хижины, в которой жил его «ученик». Он бы и сам не смог ответить на вопрос – какого черта делает… но один взгляд на этих детей, голодных и измученных, вызывал в нем воспоминания о собственном детстве. Как иначе складывалась его жизнь и как его собственные родители берегли его, пытаясь сделать вид, что в нем не пытается воцариться зверь. И как родители этих детей пытаются сдерживать этого зверя в самих себя.
Чтобы не превратиться в тех, кто предпочитает жить под открытым небом. Время от времени рушащиеся навесы, сооруженные на скорую руку – лучшее жилище для зверья, ведь так?
Он мог бы пояснить любопытствующему уму причины, ибо сам понимал их. Когда ты принял внутреннего зверя, он начинает постепенно завоевывать все больше и больше твоего сознания, тесня в тебе человека. Человек любит чувствовать себя защищенным четырьмя стенами и крышей. Зверю эта клетка кажется ненужной и обременяющей. Последние две ночи Люпин и сам провел снаружи и спал бы прекрасно, если бы не близость полнолуния.
Молодой мужчина поднял лицо к затянутому тучами небу. Скоро совсем стемнеет и луна покажет свой притягательный лик. Скоро.
Он прошелся по тому, что нельзя было бы назвать даже стойбищем цыган – Фенрир не очень-то заботился о тех, над кем пытался властвовать. Согнанные в Запретный лес оборотни отличались друг от друга так же, как отличаются друг от друга люди, не обремененные этим страшным недугом. Это стало откровением для Ремуса, считавшего, что оборотни, все как один, похожи на оскаленное получеловеческое лицо, что так долго снилось ему ночами. Фенрир Грейбек, жестокий и полунормальный, тот самый оборотень, что уничтожил его детство, и изменил всю его жизнь – страх Люпина превратился в холодную ненависть.
Ненависть горяча. А в преддверии обращения не стоит горячить и без того воспаленный рассудок. Пока Люпин шел по поселку оборотней, проверяя как устроены те, в ком с удивлением увидел самых настоящих «людей», он не раз видел схватки, возникшие на пустяковом поводе, не единожды настороженно улавливал в воздухе чужое рычание, не уступающее звериному. Мужчин было много и все они жаждали скорого наступления охоты.
Но ведь были среди них те, кто скрывался в прочных клетях. Большинство женщин, дети, некоторые из мужчин и подростков. По сравнению с жадной лавиной, что понесется, ведомая острым нюхом, к вожделенной добыче, их была лишь горстка. Но они были. И он – тот, кого все они знали под чужим именем – он видел в их глазах тоску и ужас. Они боролись с собой, не желая отдаваться во власть зверю. И эта борьба заставила его огрубевшее сердце оттаять.
Отдалившись от шума, Рем остановился у истерзанной осины, коснулся ладонью располосованной коры – это его работа. Он приковывал себя к этому дереву из полнолуния в полнолуние, не желая участвовать в буйстве, которое устраивал кровожадный вожак. Осина – хорошее дерево для того, кто испытал на себе всю силу предательства, не правда ли?
Он – чужак. И никогда чужак не мог рассчитывать на настоящую дружбу. А он верил в эту сказку, и поплатился за свое доверие. Он столько времени скрывается в среде себе подобных, с каждым днем вытравливая из себя слабость, которая когда-то принесла ему боль. И сейчас его жизнь такая, какой должна быть. Или ты, или тебя. Оборотни Фенрира жадны и злобны, они не гнушаются ничего. Отобрать, унизить, напугать – иных развлечений они не видели. Молодежь пыталась подражать взрослым, но Ремус успел заинтересовать некоторых совсем другим. Книги. Целых две книги, на которых можно было учиться читать. Земля и ветки становились лучшим пергаментом. А пытливые умы узнавали о другой жизни. Удивительно, но он позволил себе привязаться к этим умам. А когда понял, что и родители с жадностью прислушиваются к его словам, стал узнавать больше и их. Это нельзя называть даже подобием дружбы, но вдруг почувствовал, что эти люди и их судьбы небезразличны ему.

Память услужливо разворачивала перед ним события давно минувших дней. Дни прозябания в темных закоулках Лютного переулка, где ему приходилось прятаться от любой тени. Уже после тех голодных дней он прибился к оборотням, а потом оказался тут, в Запретном лесу. В родном месте, в котором он провел семь лет. Семь лет лжи и самообмана.
Он запустил ладонь в отросшие волосы, пытаясь избавиться от ненужных мыслей. Все прошло и поросло бурьяном. Он стал тем, кем никогда бы не стал, полагаясь на лживую дружбу. Он стал сильнее.
Тело привычно ломило, как всегда перед тем, как луна заявит на него свои права. Ремус втянул влажный ночной воздух, различая в нем мириады запахов. Все еще зеленая листва деревьев, что в глубине Запретного леса жили лишь по угодному им порядку. Холод и чистота подземного ключа, выбившегося на поверхность. Поляна, заросшая ведьминым цветом – когда-то на ней водили хороводы шумные пикси. Живые существа не дерзали приближаться к становищу оборотней, особенно в ночи обращения.
Ремус закрыл глаза, принюхиваясь. Ночь тиха, но это безмолвие обманчиво. Еще немного и оборотни разорвут эту Свежая древесина надежных загонов, возбуждение и предвкушение, тоска и отчаяние. Страх. Жгучий, липкий, тягучий. Близкий.
Люпин опустил цепи, которые держал в ладонях, собираясь приковать себя. Какого черта он здесь делает?
Фенрир Грейбек, негласный вожак оборотней, согнанных в Запретный лес, скалил зубы, но взгляд его был холоден. Ремус помнил это взгляд другим – полным крови и нечеловеческой жажды. Чудовище, не убившее его, но сделавшее подобным себе – он помнил каждое мгновение так, словно все произошло вчера. Тонкие шрамы на его шее почти незаметны, но шрамы душевные вовсе не затянулись.
Но страха не было.
Он слишком изменился за последние годы. Перестал отрицать свое второе «Я». Перестал обвинять себя. Перестал страшиться своего зверя. И зверь изменился тоже, это нельзя было не почувствовать. Даже сейчас, в такой близости от трансформации, тело его было наполнено силой, а не слабостью. Мышцы болезненно сводило, но не от немощи, что поражала его из месяца в месяц, из года в год - а от мощи, которая переполняла их.
Слова Фенрира не значили ничего. Для чего он живет? Разве жизнь требует причин? Жизнь – единственный дар, за который не требуют платы. И стыдиться чего-то, что вошло в этот дар… А тем более отчитываться перед тем, кто этот дар тратит на то, чтобы изничтожить чужие судьбы… Люпин вдруг усмехнулся, обнажая зубы. Волк в нем взметнулся, недовольный возникшим в воздухе напряжением.
- У тебя достаточно волков для того, чтобы развлечься. – напряженно ответил он, шевельнув носком ботинка звякнувшие цепи. Пальцы ног свело даже от такого легкого давления. Луна скоро покажется. Пора, пора.
- Чем меньше оборотней, тем больше добыча, ведь так? – он склонил голову, настороженно наблюдая за Грейбеком. Ненормальный оборотень считал, что они действительно звери, для которых единственное мерило – это сила и свирепость. Кто знает, что занесло его сюда, кто знает, чего он хочет добиться.
Из-за деревьев послышались тихие всхлипы. Марк. Стайка подростков, сопровождаемая поругивающимися мужчинами, отвлекла внимание Люпина от Фенрира. Оборотень подобрался, хмурясь.
- Мальчишки слишком молоды, Фенрир. Не стоит брать их с собой. – Он сделал первый шаг вперед, отдаляясь от спасительных цепей. Слишком затянуто, слишком долго. Еще несколько шагов – и он не успеет сковать себя вовремя, оказавшись под сиянием луны. Но заплаканное чумазое лицо мальчика, напуганные лица большинства подростков…
Никто из них не должен оказаться в деревне в эту ночь.
Оборотни свирепы, но их разум окрашивается алым в тот миг, когда чутких ноздрей достигнет зовущий запах крови. Тогда они будут сражаться даже друг с другом, задирая и калеча слабых. Почти никто из этого молодняка не вернется из кровавого похода.
Оборотни, сопровождавшие подростков, остановились поодаль, раздавая мальчишкам тумаки. Их лица были напряжены, глаза горели нетерпением, постоянно обращаясь к вожаку.
- Верни их в клетки. – Люпин наконец-то сделал еще один шаг, устремив твердый взгляд на Фенрира. Он уже видел, как подымаются дыбом волоски на его коже, и сам ощущал то же самое. – Ты и без них хорошо развлечешься.
Еще один шаг. Последний. Больше он не сумеет преодолеть, не поддавшись серебряному зову.

Отредактировано Remus Lupin (2016-06-05 12:37:06)

Настороженность в воздухе сменялась нетерпением и злостью – близость холодного светила превращает оборотней в комок инстинктов и влечений. Люпин с нарастающим раздражением осознал зуд, распространяющийся по всему телу – зверь не желал больше ждать, ведь наступало его время.
Сердце забилось быстрее, разгоняя по жилам горячую кровь. Нет, еще не пора, у меня есть еще немного времени… Полнолуния, проводимые в отдалении от подобных ему, ожидание того самого момента, когда сквозь растягивающуюся кожу пробьется густая шерсть, научили Ремуса чувствовать каждую стадию обращения до той самой, когда его разум уступал яростному натиску. И сейчас эти нетерпеливые волны уже поднимались, а волк ворочался внутри тесного человеческого тела, причиняя боль, смешанную с приливом энергии.
Он может все.
Худощавый и столь непохожий на гору мышц, которые являл собой Грейбек, Люпин, тем не менее, не испытывал ни капли страха. Признаться, когда он впервые столкнулся с самопровозглашенным и принятым вожаком оборотней, он испытал жгучее желание скрыться из-под пристального звериного взгляда. И все время старался находиться как можно дальше от своего ночного кошмара. Но не теперь.
Оскал оборотня, глухое рычание, сорвавшееся с его губ, вызвал у Люпина жгучее желание… ответить тем же? Он оскалил собственные зубы, еще не подвергшиеся трансформации, но Грейбек лишь заговорил, сочась злобой и презрением. Он ведь был не просто тупым злобным порождением тьмы, этот оборотень действительно верил в то, что провозгласил конечной целью. Ремус знал о его мыслях, знал о стремлениях, о разочаровании, которое Фенрир испытывал, оказавшись заточенным в Запретном Лесу. Совсем несложно практиковаться в изощренном искусстве легиллименции на полузверином разуме, хотя от некоторых образов поначалу натурально выворачивало наизнанку.
Глаза вдруг резанул мягкий свет луны, показавшей свой круглый лик над деревьями. Ремус хотел зажмуриться, но это было невозможно. Прекрасное и в то же время самое страшное зрелище в его жизни. Она наблюдала за своими детьми с небес, беззвучно призывая их к себе… И волки откликнулись. Воздух наполнился звуками, человеческими криками и стонами, переходящими в тоскливые вой. Самые слабые перекидываются первыми, те, кто не находит в себе сил бороться, или попросту не знает, как задержать свое сознание еще на доли секунд, порою становящихся судьбоносными. Ремус раскрыл рот, чтобы присоединиться к звукам стаи, но движение привлекло его внимание.
Марк.
Сияние луны, все еще влекущее, настойчивое, схлестнулось со стремлением помочь… щенку. Но Фенрир стоял, улыбаясь клыкастым ртом, выражая всей своей позой настолько явную угрозу… Ногти Ремуса зашевелились, вырастая в крепкие когти, ботинки стали тесны, а по спине вниз к копчику огненной линией пролетела вспышка боли. Но разум, его разум был еще остер и незатуманен, когда огромная лапа оборотня прочертила кровавые полосы на животе ребенка, находящегося на последней стадии обращения. Грейбек еще говорил, поражая этим Люпина, чья глотка уже не способна была издавать членораздельные звуки… но ему и не нужно было отвечать. Словами.
Он продолжал оборачиваться во время молниеносного рывка к Грейбеку – конечности удлинились, мышцы налились небывалой силой, лицо вытянулось в оскаленную морду, ощерившуюся мощными клыками.
Волк не желал находиться под гнетом вожака. Вожаком должен быть самый сильный, самый мудрый. Но и самые сильные когда-то уступают свое место.
Марк! Разум Ремуса все еще боролся с желанием оборотня, он был занят безопасностью мальчишки, скулящего от боли. Но звериные инстинкты были слишком сильны при ярком свете луны.
Сильное быстрое тело знало лишь одно желание, покрывшее даже жажду следовать за своими братьями в поисках слабой законной добычи. Вожак должен уступить.
Оборотни, оказавшиеся на поляне, застыли, когда их молодой собрат буквально врезался в вожака, окончательно обернувшегося лишь за доли секунд до этого. Вой разнесся по всему лесу, призывая подобных им, собирая оборотней. Но не на охоту звал этот вой, беспокоящий горячую кровь, приправленную магией.

Его кровь вскипала в жилах, мышцы наполнились мощью, которая почти причиняла боль, требуя о том, чтобы он дал ей волю. И он кинулся в омут этого желания, окунаясь в алую ярость с головой, полностью сливаясь со зверем, вырвавшимся на свободу. Ремус Люпин исчез, уступая место зверю, но зверь точно знал, чего хочет Ремус Люпин. И сам жаждал этого. Свободы.
Вожак должен уступить.
Стальная челюсть щелкнула, смыкаясь на плече массивного оборотня. Пасть заполнила густая шерсть, не позволившая прокусить мускулистую плоть, окрасить воздух алой кровью. Волк опять рванулся, пытаясь достать горло вожака, но неудачно – оборотень был слишком опытен, чтобы подставить глотку под чужие зубы. Острые когти мелькали в воздухе, вязли в шерсти, покрывавшей мощную грудь оборотня. Пока тщетно, но это лишь ярило молодого оборотня, вырывая из его пасти злое рычание.
Рядом визжал на земле щенок, дергая задними лапами. Он обернулся, окрашенный лунным светом, но живот его покрывали алые полосы, сочащиеся кровью. Рядом с ним скулила маленькая волчица, вылизывая раны. Ее блестящие глаза были наполнены страхом, шерсть на загривке приподнималась, но она не покидала детеныша.
Его отвлекло сияние луны в этих глазах, на долю секунды, но этого было достаточно. Вожак рванулся вперед, сжимая острыми клыками его плечо, опрокидывая оземь. Окажешься на спине – погибнешь. Не мысль, инстинкт. Молодой оборотень визгливо рыкнул, изворачиваясь, упираясь тремя лапами о скользкую от талого снега землю.Падать нельзя, нельзя подставить врагу глотку. Когти взметнули в воздух содранный вместе с травой дерн, Люпин вцепился в ухо вожака, оказавшееся рядом. Хватка на его плече сжималась, будто тиски, огромное тело неумолимо клонило его к земле, пытаясь подчинить, заставить признать власть вожака.
Вокруг них бесновалась стая, разрывая ночь многоголосым воем. Самцы, самки и даже молодняк, оставшийся вне клеток, сомкнулись вокруг двух рычащих фигур. Вожак велик, он не раз доказывал свою мощь зарвавшимся оборотням. Но молодой волк, бросивший ему вызов, не желал сдаваться, как это делали все до него. Он дернулся, взвывая от боли в прокушенном плече, и рухнул оземь, увлекая за собой вожака. Воздух помутнел от инея, на мгновение закрыв оборотней из виду, чтобы потом явить высвободившегося волка и ощерившегося вожака. В воздухе повис запах крови, еще больше возбуждая оборотней. Это не была кровь, зовущая к охоте, то был запах битвы.
Люпин тяжело задышал, высовывая наружу алый язык. Теперь он не спешил бросаться на противника. Вожак потрепал его плечо, но боль не была слишком сильна. Он ощерился, вздергивая верхнюю губу, щелкнул острозубой пастью. За его спиной несколько оборотней взвыло, вступая друг с другом в потасовку. Но бунтарь не оглядывался, он наблюдал за своим противником, не отводя взгляда от бьющейся на горле желанной жилки. У него будет еще одна попытка, не больше.
Круг замкнулся.
Оборотни вдруг умолкли, заслышав глухое ворчание молодого оборотня, припавшего к земле. Они уже были разделены между собой, те, кто признал власть старого вожака – и меньшая группа тех, кто готов был следовать вожаку новому, буде тот одержит верх. Они сгрудились у самки, охраняющей раненного щенка, продолжавшего скулить. Стая была готова к расколу, но никто не осмелился бы бросить вызов вожаку, не раз доказывавшему свое право силой.
Никто, кроме странного оборотня, никогда не участвовавшего в охоте.
Никто, кроме странного оборотня, во второй раз метнувшегося к вожаку.