Это было странное состояние. Несколько дней он пребывал в полной темноте, ошарашенный, сломленный, раздавленный, обрушившимся на него горем, которое душило, не давая дышать, которое затмевало все вокруг, и не было сил справиться с этим. Эти дни навсегда останутся в его памяти черным пятном, выжженные на его душе точкой невозврата. Он почти не помнил эти дни. Меловые лица мертвых родителей и яркие цветы на белом снегу, точно вспышки маггловской фотокамеры. Такая однажды попала в руки к Блэку, и он носился с ней, как с самым ценным агрегатом, планируя залезать под юбки девушек и делать фотки, но дело закончилось тем, что они израсходовали всю пленку на самих себя, дурачась  и веселясь вчетвером, что всегда было привычным. А что еще наполняло эти дни? Джеймс помнил только темноту и холод. Они окружали его, подбираясь вплотную, выводя узоры на обнаженной коже его израненной души. Они впивались в нее, требуя впустить их, позволить им остудить пылающее сознание, заморозить огненное, гриффиндорское сердце, превратив его в осколок льда, завернутый в темный, непроницаемый плащ ожесточенности, агрессии, выталкиваемой в мир сквозь стиснутые зубы. Он не боролся с этой ледяной тьмой, но и не принимал ее в себя. Его всю жизнь учили другому. И пусть поступки, которые Джеймс совершал в своей жизни, далеко не всегда были поводом для гордости, они никогда не были поистине злыми, исполненными жестокости и бессердечия. У него было сердце. И пусть это сердце было истерзанным и наполненным болью, оно не стремилось к холоду и мгле. Оно искало привычное, самое нужное – тепло и свет. Какими бы яростными ни были его эмоции, они всегда стремились к свету, к справедливости, к теплу привязанностей, к ярким краскам жизни. И даже этой боли было недостаточно, чтобы заставить его перейти на другую сторону, вверив себя в руки полуночной мглы морозной зимней ночи.
Его светом стала Лили. Впрочем, она всегда им была. Яркая и земная, наполненная теплом летнего дня и свежестью первой майской грозы. Истинная гриффиндорка со слабостью к слабости других, с безжалостной верой в лучшее в людях, с ураганной способностью любить даже тех, кто этой любви недостоин. Он хотел быть достоин ее любви, но ему потребовалось время, чтобы осознать это желание, чтобы понять, что любовь этой девушки – величайший дар, и, в отличие от многих других, которые с радостью предлагали ему свою мятежную любовь даром, любовь Лили требовалось заслужить. И Джеймс старался, как мог, чтобы она увидела в нем достойного. Но он никогда не мог себе представить, что получит этот дар вот так. Посреди залитого лунным светом коридора, когда внутри него была такая, пропитанная болью, пустота, в которой мысли, возникая, трепетали обрывочными картинками, теряясь, испугано жались друг к другу, стремясь исчезнуть поскорее. Но именно ее любовь стала светом, отогнавшим темноту. И этот дар стал еще ценнее.
- Не правда, - шепотом откликнулся Поттер, прислушиваясь к бормотанию Филча. Все сторонние звуки воспринимались им сейчас сквозь призму их маленького уединения, и казались какими-то совершенно незначимыми, точно их не существовало и не могло существовать в этом маленьком коконе спокойствия и уюта, который возник в коридорном закутке. – Ты, наверняка, опять патрулировала, делала домашку не разгибаясь, успела посидеть в библиотеке и построить младшекурсников, - перечислил он. Его голос звучал устало, но было в этом перечислении что-то, точно далекий намек на возможную улыбку.
Джеймс следил за ней взглядом. За тем, как тонкий силуэт приподнимается на цыпочки, как скользит по пространству коридора. И на мгновение ему показалось, что все это, - ее слова, их поцелуй, мягкость ее рук и тепло ее присутствия, - ему привиделись. А на самом деле, Лили не приходила к нему, а лишь его воображение сыграло с ним злую шутку, или кто-то из школьных призраков. Эта мысль напугала. Внутри все сжалось. Поттер поднялся, покачнувшись, наполненный внезапно возникшей паникой. Но мгновение прошло, девушка заговорила, и это ужасающее, удушающее чувство отступило. Он прикрыл глаза, потер переносицу, приподняв очки, и кивнул, прокладывая путь вперед, вспоминая, каково это – ходить по пустым школьным коридорам, разом нарушая половину школьных правил. Портреты ворчали, отпуская вслед парочке комментарии или просто злобно шурша о том, что им мешают спать. Но в остальном переход из одной точки в другую прошел почти мирно, не считая того, что Патронус продолжал издавать урчаще-утробные звуки. В очередной раз покосившись на, уютно устроившегося на руках у девушки, кота, Поттер поймал себя на мысли, что ревнует. Ревновать к коту ему еще не приходилось, да и ревность, как таковая в сложившейся ситуации была явно неуместным чувством. Но он все равно продолжал ее испытывать, чем сам себя удивлял.
Он остановился напротив стены, где должна была бы быть дверь, но эта дверь явно не реагировала на его присутствие, что ж, все равно, комната за ней могла бы оказаться склепом, если бы вдруг комната среагировала. Джеймс постоял немного на месте, а потом, точно приняв решение, сделал шаг в сторону Лили:
- Мы нашли это место несколько лет назад, - тихо произнес он. Помедлив, его ладони взлетели на плечи девушки, он поставил ее перед собой, прямо напротив того места, где должна была появиться дверь. – Это необычная комната. Она может принять вид того места, где тебе бы сейчас больше всего хотелось бы оказаться, - уголок его губ криво дернулся, Джеймс прикрыл глаза, вдыхая аромат рыжих локонов. – Но на меня она не хочет реагировать. Ты нужна мне, Лили. Представь место, где мы могли бы отдохнуть…. До мельчайших подробностей...

Усталость все сильнее придавливала его к земле. Сердце стучало быстрее, дыхание было тяжелым. Он никогда не чувствовал себя настолько измотанным. Никогда не заходил так далеко, в попытках дойти до той черты, которая обозначается не иначе как – «предел сил». В глазах чувствовалась резь от пролитых слез. Но присутствие Лили дарило покой, согревало его застуженное потерей сердце, разобранное на части. И, наверное, лишь она одна могла склеить его, утишить боль утраты, подарив Джеймсу возможность на возрождение в будущем. Ее ласковая, надежная ладошка на его руке, казалась такой маленькой и хрупкой, но вместе с тем исполненной силы, дарящей силу. Вряд ли сама девушка догадывалась, сколько необходимого утешения она подарила и продолжала дарить Поттеру, одним своим желанием находиться рядом, касаться его, следовать рядом с ним. Рыжее солнце – его путеводная звезда. И это казалось таким простым и естественном здесь и сейчас, в этот момент, когда иллюзия отрезанности от всего мира не покидала их, принося ощущения, что они и вовсе остались вдвоем в бесконечном пространстве вселенной, похоронив не только его родителей, но и весь старый бренный мир, отринув его, что создать заново.
- У нее есть название, - тихо и хрипло выговорил Джеймс. Язык в пересохшем рту чувствовался как наждачная бумага, а это вновь напомнило о маме, об уютной кухне в их небольшом доме, где было такое приспособление, оттирающее и отдраивающее посуду. Его мама была удивительной женщиной. И то, чего он не замечал в ней раньше, принимая как привычное, само собой разумеющееся, сейчас вышло на передний план. И вместо устойчивого образа женщины в темно-зеленой мантии, она стала образом, состоящим из милых привычек, мягких рук и успокаивающего голоса, который Джеймс уже мог вспомнить с большим трудом, отчетливо осознавая, что совсем скоро не услышит его даже в своей памяти.
- Выручай-комната, - подавив очередной позыв к всхлипыванию, задушив рыдания, продолжил Джеймс, сосредотачиваясь на том, как в стене появляется надежная, украшенная резьбой дверь. Красивая и искусно выполненная, точно была взята не из воображения гриффиндорки, а действительно существовала когда-то где-то.
- Их очень много, - согласился с ней Поттер, встречаясь взглядом с блестящими, зелеными глазами. Он бы улыбнулся, даже испытывал к этому сиюминутный порыв, но мышцы лица точно тоже носили траур, и вовсе не желали подчиняться этому порыву. – А некоторые из них, мы можем создавать сами, - Лили повернула ручку, и дверь открылась, предоставляя им возможность увидеть комнату, которая скрывалась за ней. Дышащую теплом и надежным уютом, сокрытую от глаз любых других зрителей. Комнату, которая точно была воплощением Лили Эванс, в которой ощущалось присутствие рыжеволосой гриффиндорки, точно она лишь мгновение назад вышла отсюда, спеша к нему на встречу. Джеймс прикрыл глаза, накрывая маленькую ладошку своей, чуть сжимая хрупкие пальчики и поднося их к губам. Коснулся их мягко и мимолетно, и сделал шаг вперед, утягивая Лили в нарисованные ее воображением покои:
- Смелее, это же твоя фантазия, - мягко заметил он. Дверь за ними с шорохом закрылась сама собой, отрезая им путь во внешний мир. Они остались в этой комнате, наполненной яркими, согревающими красками гриффиндорского огня, украшенного лилиями. Это был момент очередного откровения между ними, точно Лили позволила Джеймсу взглянуть на мир ее глазами, показав ему один из множества вариантов желаемого.
- Мне здесь нравится, - вынес вердикт Поттер, внимательно глядя на девушку, протянул руку, осторожно коснувшись кончиками пальцев рыжей пряди, упавшей на лицо, мягко заправил ее за ухо, очертив его, и точно смутившись или не желая более смущать ее своим пристальным вниманием. Отошел к дивану, куда положил, сброшенную с плеч мантию, не слишком-то заботясь о сохранности ее внешнего вида. После чего опустился на пол, среди подушек и подушечек самого разного размера, и откинул голову на диванное сиденье, посмотрев на Лили:
- Посидишь со мной? – спросил он, указывая на подушку рядом с ним, ему хотелось прижать девичье тело к себе, ощутить его жар, приносящий успокоение, позволить их сердцебиениям слиться воедино, позволить близости Лили убаюкать его, помочь ему перешагнуть через эти черные дни его жизни, чтобы дальше началось восстановление, чтобы позволить своей душе начать излечение, которое не вызывало бы у него чувство вины, горькое и испепеляющее, когда кажется, что ты должен был почить вместе с теми, кто ушел в небытие, и у тебя вовсе нет права продолжать жить, когда они умерли.

Она была рядом. Тёплая и солнечная, огненная девушка с конопушками, каждой из которых ему хотелось бы коснуться, пересчитав их на её хрупком теле. Джеймс тяжело выдохнул, ощущая прикосновения мягких пальцев к своей ладони, и наслаждался этим несколько мгновений, позволяя себе впитывать эту успокаивающую нежность. Осознать свои чувства к ней не было сложно, сложно было понять, что на самом деле значит любовь, и какие обязательства она накладывает. Поттер потянулся вперед, мягко высвобождая свою ладонь из-под маленькой ладошки, и обнял хрупкие плечи, притягивая девушку к себе на грудь, зарываясь носом в пушистые рыжие волосы, позволяя себе вдохнуть сладкий аромат, исходящий от них, позволяя себе наконец-то закрыть глаза, почувствовав, если ни умиротворение, то нечто очень близкое к нему. В этом коконе не было места пошлости, мыслям, которые заставили бы Джеймса не потребовать, но попросить у Лили больше, чем эти лёгкие прикосновения, чем ощущение единства душ, оберегающего, поддерживающего. Он так устал от боли, поражающей, выматывающей, наносящей удары раз за разом, что не мог и помыслить о том, чтобы разорвать этот покой, который обрел рядом с этой девушкой. Её прикосновения казались ему целительными, её близость – защищающей, её сочувствие – бесценным подарком, присовокупленным к тем словам, которыми они обменялись там, в закутке, где семейство оленьих радовалось тишине и спокойствию в лунном свете. И больше всего сейчас Джеймс боялся потерять это, разрушить неловким жестом или неуместным словом, разорвать ту нить, которая стала еще крепче, однажды всё-таки соединив их.
Дыша ровно, через нос, Поттер мягко погладил плечо Лили, провел ладонью по предплечью, скользя ниже, пока не нащупал маленьких, тонких пальцев, с которыми сплел свои. Радость от возможности беспрепятственно сделать это, была тихой и тягучей, где-то на самых задворках сознания, за куполом апатии, накрывшим его. Но он знал, если Лили будет рядом, то скоро этот купол дрогнет, ведь на линии горизонта уже забрезжили рыжие всполохи зарождающегося рассвета.
- Мой отец…. Я всегда звал его «па», - хрипло заговорил Джеймс, не открывая глаз, чувствуя, как расслабляется тело, как усталость, накопленная за прошедшие дни, берёт своё. - Говорил, что любовь – это желание касаться. А мама, она с ним не была согласна. Говорила, что – это желание узнавать о человеке всё новое и новое. Па смеялся, дотрагивался до её руки и начинал рассказывать ей что-нибудь о себе. А она прикладывала ладонь к его щеке и улыбалась. Они были такими счастливыми. Им никогда не было скучно вместе. Я никогда не видел кого-то, кто бы… так любил друг друга. Но мне казалось, что это естественно. Что так и должно быть. Ведь это мои ма и па. И, наверное, я никогда не думал об этом для себя. О себе в этом ключе я вообще редко думал. Но… Я бы хотел, чтобы ты знала… Я хочу узнавать о тебе всё новое и новое… И хочу тебя касаться.