Это было похоже на падение с обрыва. Слова Дамблдора, его сочувствующий взгляд, и сердце опускается в желудок и начинает там отстукивать свой нервный, холодящий ритм. И полет. Тук-тук тук-тук тук-тук. В голове не укладывается, как это может быть реальностью. Сознание не может постичь простых и таких сложных слов. В них невозможно поверить, даже, несмотря на то, что произнесены они человеком, который не может лгать ему, тем более о таком. Тук-тук-тук тук-тук-тук тук-тук-тук.  Камин в кабинете директора. Джеймс переступает решетку для углей, из ладони сыпется летучий порох. Он зажмуривается и в мельчайших подробностях представляет гостиную родного дома – стеллажи с книгами, старинные часы, отбивающие каждый час, полосатый половин на полу, софа и кресло в цветочек. В правом углу софы, ближе к камину, устроилась с вязанием мама. Джеймс слышит щелчки спиц друг о друга, видит, как появляются новые петли, как порхают маленькие морщинистые ладошки, а губы шевелятся, ведя беззвучный отсчет. Свет электрической лампочки бросает блики на седые волосы, собранные в пучок. В кресле сидит отец, развернув газету. Это не «Ежеденевный пророк», а что-то из магловских изданий. Джеймс знает, что отец любит читать о происходящем в мире людей без магии, но больше всего его интересуют разделы, посвященные науке и искусству. Он считает, что когда-нибудь наука переплюнет магию, и умением творить волшебство не возможно будет кого-то удивить. В гостиной пахнет земляникой, мятой и немного анисом. На ковре резвится черно-белый кот, охотясь за клубком ниток. Тук-тук-тук-тук тук-тук тук-тук. Но летучий порох хоть и перенес его в ту самую гостиную, вернуть родных людей Джеймса к жизни ему было не под силу.
Он никогда не задумывался о смерти. Смерть была для него чем-то запредельным, ненастоящим. Чем-то таким, о чем пишут в газетных сводках или показывают в магловских фильмах. Но в реальности смерти нет. Оказалось, что есть. Тук-тук тук-тук тук-тук.
Меловые лица родителей. Гроб матери усыпан цветами, ее любимыми ирисами. В петлице костюма отца тоже присутствует этот цветок. Они кажутся уснувшими, умиротворенными, но никак не умершими. Джеймсу хочется плакать. Так сильно, как никогда ни хотелось. Рыдания душат, клокочут внутри, образуя горячий, тугой комок, который жжется, точно выжигает темную, бесконечную дыру внутри. Тук-тук-тук-тук тук-тук-тук-тук.
Пальцы трясутся, когда он поднимает руку. Горсть земли с глухим стуком падает на крышку гроба. И стук его сердца вторит этому звуку. В воздух подняты волшебные палочки. Их концы светятся белесыми огоньками, сизым светом. И его палочка среди них. Дань памяти ушедшим.
Джеймс не слышит стука собственного сердца. Он моргает, краем сознания осознавая, что вокруг царит ночь, а он все так же стоит перед двумя свежими могилами, глядя на них. Тяжелая ладонь на плече не дает вновь уйти в себя. Парень поднимает взгляд, - рядом с ним ближайший друг семьи, Эндикот Пруэтт. Он ведет Джеймса в дом, хотя тот и сопротивляется, не желая прощаться. В доме пусто. Пусто без родителей. Черно-белый кот шипит на женщину, Миссис Пруэтт, которая пытается выманить его. Но увидев Джеймса, вылетает из-под дивана и пытается по брюкам забраться на руки. Поттер подхватывает его, прижимая к груди, встречается взглядом с зелеными, кошачьими глазами, и видит в них понимание. Или ему просто кажется, что видит. Только запах остался тот же – земляника, мята и немного аниса.
Джеймс не помнит, сколько дней прошло. Сколько дней он провел в этом сумрачном мире, обрушившегося на него горя. Но знает одно – он не может больше здесь оставаться. Не может провести еще одну ночь в этом пустом доме, где их больше нет.
Он вернулся в школу поздним вечером. Но недостаточно поздним, чтобы студенты уже разошлись по комнатам. А ему не хотелось встречаться с ними. Джеймсу казалось, что он просто не выдержит. Не выдержит чужого смеха, беспечной радости. Не выдержит шума и пристального внимания к своей персоне. Все это казалось таким ничтожным по сравнению с глубиной его горя, парализующего, леденящего.
Джеймс остановился напротив картины, на которой была изображена оленья парочка. Олень-самец повел ушами, чуть загораживая самку, но узнав Поттера, успокоился. Тук-тук тук тук тук-тук.
Сколько он простоял здесь, глядя на залитую луной лесную поляну, прежде чем в тишине раздался ее голос, позвавший его по имени? Джеймс не знал. Но это тихое «Джим», шаг к нему, горячая ладошка, сжавшая его ладонь, вернуло его в реальность. Заставило почувствовать эту реальность. И он вновь почувствовал слезы, обжегшие гортань и роговицу.
Поттер закрыл глаза, притягивая Лили ближе. Она поймет. Он знал, что она поймет. Руки обвились вокруг ее талии, прижимая девушку к его телу. Джеймс зарылся носом в теплые, солнечные локоны и замер, вдыхая их аромат. И лишь спустя несколько мгновений понял, что по щекам текут горячие  слезы, которых он так стремился избежать.
- Ты так мне нужна… Побудь со мной… Пожалуйста… Лили, - тихий шепот, сквозь пелену молчания и слез. Он доверяет ей настолько, что не боится показать свою слабость. Она поймет. Он знает, что она поймет и поможет ему.

Жизнь, вовсе не шахматная доска, куда ближе к ней рулетка, которая имеет не только черные и белые клетки, но еще и вращательный механизм, и металлический шарик, который прыгает по секциям, выбирая, кого помиловать, а кого прихлопнуть.
Джеймс Поттер никогда не задумывался о смысле бытия всерьез. На философствования всегда тянуло Сириуса, который был лишен родительской любви и понимания, а потому черпал любовь во всех, с кем пересекался. Тянуло Ремуса, чья мохнатая проблема заставила его раньше повзрослеть и серьезнее взглянуть на эту жизнь. Джеймса же тянуло редко и то, скорее за компанию, нежели из желания блеснуть эрудицией и высказать некую трагичную и незыблемую, ясную как день истину. У него было почти все, о чем может мечтать мальчишка, - любовь родителей, верные друзья, приключения, популярность. И философствованиям всерьез не было места в его жизни. Он учился ни у жизни, ни у книг, ни черпал истину в размышлениях и длительных обдумываниях. Он учился у тех людей, которые окружали его. Родители привили сыну много хороших качеств. Они научили его быть верным, показали разницу между хорошим и плохим, но главное, они научили его любить. Друзья учили его разному, кто терпению, кто наглости, кто смирению, кто гордости. Лили научила тому, что если ты чего-то хочешь, ты должен приложить максимум усилий, и ты сможешь получить это, даже если в процессе тебе придется что-то изменить в себе. Но сама по себе жизнь представлялась Джеймсу чем-то таким эфемерным, похожим на стеклянные шары в классе Предсказаний, - в них всегда полно тумана, и они отражают свет. Это было пространство, в котором нет места боли, отчаянию, в котором нет того, что невозможно превозмочь, преодолеть, побороть, если собрать все силы и пустить их в ход. Но оказалось, что есть.
Джеймс крепче прижал Лили к себе, выдохнув. Слезы текли по его щекам, более не удерживаемые. Он просто позволил им течь, как не позволял все эти дни. Говорят, что мужчины не плачут. Но только их любимые женщины знают, чего им стоит каждый день прожитый в этом мире. Его губы невесомо коснулись теплой макушки. Рыжие локоны грели, точно были способны самостоятельно генерировать тепло и свет. Парня окутывал легкий, сладковато-цветочный, очень нежный аромат, исходивший от девушки в его объятьях. И это успокаивало. Боль никуда не уходила, но сама близость Лили, ее руки на его теле, возможность быть с ней настолько близкими, настолько откровенными, давала Поттеру возможность дышать. А потом были ее слова. И это «всегда», такое сладкое, отдавшееся дрожью в его напряженном теле. Джеймс прикрыл глаза. Сердцебиение постепенно приходило в норму, точно его сердце откликалось на близость сердца Лили, размеренно стучавшего совсем рядом. Он мог бы простоять так вечность. Позволяя девушке убаюкивать его боль, заполнять пустоту, которая не скоро рассосется. Это было так странно, непривычно, делиться с ней чем-то настолько личным, быть настолько откровенным. Возможно, он пожалеет об этом. Но если это и случится, то случится нескоро, потому что сейчас у него вовсе не было сил думать о том, что происходит. Он так устал.
Устал от бесконечной череды невыносимых дней, которые не запечатлелись в его памяти. Лишь тот момент, когда гробы накрывали крышками, опускали их в вырытые ямы и засыпали землей, навсегда врезался в память. Боль, одиночество, отчаяние. Он остался один на этом свете. И в какой-то момент ему показалось, что совершенно один. Точно завис в бескрайней пустоте космоса, где никому нет дела до него, где он, лишь невесомая и незаметная точка во вселенной. Но присутствие Лили все изменило. Ее готовность, с которой она шагнула навстречу, ее тихий голос, тонкие пальчики на спине, такой волшебный и такой родной аромат.
С одной из скамеек в углу спрыгнул кот, которого Поттер не мог оставить дома, а потому пришлось тащить его с собой, совершенно не задумываясь о том, что он вряд ли сможет позаботиться о животном. Кот прошел к парочке, потерся о ноги Джеймс, провел длинным хвостом по ногам Лили и сказал свое требовательное «Мяу», - вряд ли выражая сочувствие, скорее требуя еды и внимания.
- Это Патронус, - его голос звучал тихо и хрипло, слова давались с трудом. Джеймс не шевелился, не пытался разомкнуть объятий, он просто рассказывал Лили что-то, что не было прямым указанием на его состояние, но вело именно к этом, - Он...Мы с ним остались…одни, - паузы, упругие и тяжелые, голос дрожит, дыхание прерывается, и Поттер чувствует, как снова подступают слезы. – Я не мог… бросить его…уйти…, как ушли они, - Джеймс замолчал, борясь с горьким комком, вставшим в горле. Это было сложно, так сложно. Слишком свежи раны. Слишком больно говорить о них в прошедшем времени.

Что такое горе? Озеро, с четко очерченными берегами? Вечно спешащая, текучая река, склонная к разливам и иссушениям? Или же это безбрежный океан, заключенный между странами и материками, пусть и имеющий границы, но они настолько далеки, что их не видно за линией горизонта? А, может быть, это глубокая темная пещера, вырубленная в скале, куда не проникают солнечные лучи, где нет места ни радости, ни теплу, и ты обречен на вечные скитания в холоде и тьме?
Что такое скорбь? Бескрайняя пустыня, в которой лишь песок и ветер, изредка гоняющий высущенные травяные мячи перекати-поля? Или горная вершина, на которой ты остался один, смотрящий на мир, видящий его с иного ракурса, но не имеющей возможности с кем-то поделиться?
Джеймс не знал ответов на эти вопросы. Он никогда раньше не задавался ими, потому что горю не было места в его налаженной жизни. Мелкие неудачи, раздражающие факторы, лекции преподавателей на тему его неудовлетворительного поведения – все это он сносил легко и с юмором, никогда не предаваясь отчаянию, не прокручивая в голове раз за разом произошедшее. Единственное, что действительно вызывало у него досаду и горечь – проигрыши квиддичных команд. И он думал, что защищен, что рожден под счастливой звездой, которая не допустит в его жизнь серьезных потрясений, способных изменять и корежить. Он ошибался.
Даже сознание того, что он поздний ребенок, что родители его в возрасте, не заставляло Джеймса задуматься о том, что смерть возможна настолько. В волшебном мире возраст его родителей не был пределом. И Джеймс не был подготовлен к их кончине, не был подготовлен к обрушившемуся на него горю, если к этому вообще возможно подготовиться. Скорбь выжгла все внутри, и эту пустоту наполнило горе, от которого невозможно сбежать, невозможно спрятаться.
Сначала было сложно примириться с самой мыслью о том, что его родителей больше нет. Он, точно сомнамбула, совершал какие-то необходимые последовательности действий, ходил, стоял, садился, ложился спать и просыпался, что-то говорил. Позднее пришла злость, через которую вылилось его отчаяние. Пострадала старая метла в его комнате, которой не посчастливилось врезаться в стену. Но злость прошла быстро. Наверное, потому, что Джеймс Поттер в принципе не был человеком, которому можно было бы приписать такую черту, как агрессия. Редкие всплески раздражения, стремление нарушать правила, негласная война со слизеринцами, даже тот случай с Нюнчиком на пятом курсе, все это было лишь подростковым бунтом, неспособностью и нежеланием справляться с новыми, рождающимися во взрослеющем теле эмоциями и чувствами. К описанию Джеймса Поттера можно было подобрать множество различных эпитетов, но назвать его злым или агрессивным, если смотреть непредвзято, было нельзя.
На место злости пришло осознание. А вместе с ним горе и скорбь, которые сейчас выходили из него горячими слезами. Ему было больно, мучительно больно, от того, что он не приехал домой на каникулы, не увиделся с ними, еще живыми, в последний раз. И больше уже никогда не увидится. И пусть, родители сами запретили ему приезжать, боясь, что и он заболеет, он должен был приехать, должен был настоять. А еще ему было страшно. Страшно от того, что совсем скоро он забудет, как звучали их голоса, какое выражение мелькало в глазах, забудет тепло рук матери и ободряющую улыбку отца.
Он слушал голос Лили, теплый, тихий, такой нежный, такой любимый. Именно любимый, и Джеймс не боялся этого слова, потому что сейчас, впитав в себя горе, столкнувшись с внезапной смертью, осознав, как важно не терять времени, он понял, что нельзя бояться собственных чувств, нельзя откладывать и отодвигать их, чего-то выжидая. Потому что завтра все может измениться настолько кардинально, но что уже некому будет сказать о своих чувствах.
Теплое «мы», произнесенной Лили, в совокупности с тем «всегда», которое девушка сказала ранее, лишь усилили его уверенность в том, что они созданы друг для друга. И пусть на первый взгляд казалось, что у их пары нет будущего, будущее у них было.
- Я люблю тебя, Лили, - тихо выдохнул Джеймс. Возможно, ему стоило сделать это иначе. Сказать эти слова иначе и при других обстоятельствах, но Поттеру было жизненно важно произнести это здесь и сейчас, сложить в слова свои чувства к ней, чтобы она знала, чтобы услышала подтверждение того, что уже знала.

Кот устал наворачивать круги вокруг парочки неблагодарных студентов, которые обнимались, вместо того, чтобы тут же кинуться кормить его-прекрасного. Он уселся возле них на пол, отвернувшись, и переминаясь с одной передней лапы на другую.
Джеймс замер, чувствуя, как подпрыгнуло в груди сердце от тихого ответного признания, которое выдохнула Лили, но тут же внутри поднялось чувство вины, вины за то, что это признание принесло ему радость и успокоение, мир в его душу, в то время как он его разум и его сердце должны были продолжать цепляться за горе, которое вряд ли отпустит его полностью когда-нибудь. Он всегда будет скучать по ним, по своим родителям, по людям, которым не нужны были причины, чтобы любить его, которым не нужно было что-то доказывать, чтобы заслужить их любовь. Они просто любили его, принимая таким, какой он есть. Конечно, журили иногда, когда он поступал неправильно, а он обижался, и мог хлопнуть дверью или огрызнуться, и сейчас все это казалось таким неважным, таким ничтожным.
Тонкие пальчики на лице, стирающие соленые дорожки на щеках. Тепло мягкого, исполненного нежности, прикосновения губ к его губам. Джеймс прикрыл глаза, мягко проводя ладонью по волосам девушки, так уютно устроившейся в его руках, так близко прижавшейся к нему, такой родной, такой важной. Лили давно была для него важной. Он помнил, как первый раз обратил внимание на рыжеволосую девчонку, еще на перроне в их самый первый приезд в Хогвартс, когда она еще не носила отличительных знаков Гриффиндора на мантии, но уже имела в знакомых угрюмого темноволосого мальчишку, который уже тогда не вызывал доверия. Помнил, как его пихнул локтем новый знакомый, Сириус Блэк, когда они стояли в Большом Зале, ожидая, когда их вызовут примерить волшебную шляпу, которая заглянет им в душу и узрит, на каком факультете они больше всего пригодятся.  Джеймс от этого неосторожного толчка, пошатнулся, толкнув рыжеволосую девчонку, и уже тогда был готов поймать ее, по-своему испугавшись, что она упадет, хотя тогда он совсем не обращал внимания на девчонок. И помнил, как не извинился, когда убедился, что девочка устояла на ногах, лишь одарила его взглядом. Не извинился потому, что залюбовался сочетанием медно-рыжего и зеленого, и смутился этого, испугался. Сколько таких мимолетных, почти незаметных эпизодов было в прошлом? Сколько мгновений непонимания, когда один делал неверные выводы о другом, потому что не мог заглянуть в чужую душу? Сколько сокровенных минут можно было набрать, если приняться вспоминать и пересчитывать эти мгновения? Много и вместе с тем, несоизмеримо мало.
Смерть родителей показала Джеймсу, как ценно время, проведенное с любимыми людьми. Как важно не терять его попросту, ведь никогда не знаешь, сколько его отмеряно. Вернуть родителей было невозможно, но он понял, что в этой жизни остались еще люди, которых он любил, и с которыми делил свою жизнь. И именно на этих людей стоило тратить время. Именно это принесло понимание, что мечты о квиддичной славе не то, что ему нужно. Бесконечные переезды, длительные тренировки, внимание и популярность – раньше это казалось ему желанным, прекрасным, это вдохновляло, заставляло раз за разом оттачивать навыки ловца, чтобы добиться приглашения в одну из известных команд. Ведь раньше ему казалось, что  у него так много времени, времени, которое он может тратить направо и налево, что может оттягивать и замедлять ход событий, потому что торопиться ему некуда. Сейчас Джеймсу казалось, что все эти мечты не стоят выеденного яйца. Не стоят потраченного на них времени, драгоценного времени, которое он может посвятить тем любимым людям, которые еще живы, пока они живы.
Поттер снова зарылся носом в мягкие, пушистые рыжие локоны, вдыхая аромат, который успокаивал и, вместе с тем, кружил голову. Потерся щекой о макушку, прикрыв глаза, и вздохнул, мягко отстраняясь от Лили, но не выпуская ее из своих рук.
Он устал. Усталость наполняла каждую клетку его тела, но точно наказывая себя за то, что не проводил с родителями больше времени, что не застал их живыми, не приехал на каникулы, что не был идеальным сыном, он не позволял себе поддаться этой усталости. Не позволял себе расслабиться и отпустить, покориться сну, пытавшемуся завладеть им. Джеймс увлек Лили к скамейкам в тупичке, и сел, мягко потянув девушку к себе на колени и заключив ее в кольцо своих рук. Он положил голову ей на плечо и уставился прямо перед собой. Образы мелькали в его голове, какие-то обрывки чувств и эмоций, воспоминаний.
- Я так много не успел сказать…, - заговорил вдруг парень, продолжая смотреть в пространство. Кот запрыгнул рядом с ними на скамейку, нахохлившись пушистым черно-белым комком. Джеймс вздрогнул, посмотрев на него. – Патронус… он мамин кот. Она принесла его совсем котенком, разогнав собак, которые загнали его в лужу. Он был такой маленький, что приходилось кормить его из пипетки. Она укутывала его в свою шаль, и только тогда он засыпал, все время вздрагивая во сне. Мама всегда заботилась о бездомных животных…Да и о людях тоже… Она…Она была…была…, - голос дрогнул, Джеймс прикрыл глаза, прижавшись щекой к плечу Лили, черпая в ней силы и успокоение. – Доброй, всегда сочувствовала окружающим, помогала, заботилась. От нее всегда пахло земляникой и мятой, она готовила из них чай, самый вкусный чай на свете… А отец… Он… Он был серьезнее.. Любил науку… Всегда считал, что однажды настанет день, когда научные открытия и изобретения маглов переплюнут возможности магии, и настанет совсем иное время, время, когда волшебником пора будет открыться и перестать жить тесным кружком посвященных…, - Джеймс потерся щекой о тонкое плечиком, но не открыл глаз. – Он любил наблюдать за звездами, и в гараже у него была своя лаборатория или мастерская… Там была модель солнечной системы, которую он создал сам, - парень усмехнулся, но это была невеселая усмешка. – Однажды, мне было лет десять… У меня была метла, и было очень скучно. Хотелось поиграть в квиддич, но не было снитча, бладжеров и квоффла… И я разобрал ее, использовав планеты вместо мячей… Он очень на меня разозлился…., - Джеймс поднял голову, посмотрев на Лили. – Как ты думаешь, несмотря на это… и на многое другое.. они знали? Знали, что я люблю их?